«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Кажется, я знаю, чего хочет Эго», – подумал Конвей, однако вслух ничего не сказал. Догадка леденила душу и в то же время была так проста, что генерал не понимал, почему она не пришла в голову Бруму. А может, и пришла…
Целью Эго было выиграть войну. Но что, если сделать это невозможно?
Конвей резко мотнул головой и отбросил эту мысль.
– Ладно, вы знаете, что делать, – сказал он. – А теперь – как я могу остановить его, не причинив ему вреда?
Мельком он отметил, что относится к роботу как к живому существу и говорит о нем «он». Эго становится личностью.
Брум удрученно покачал головой, семеня рядом с Конвеем.
– Это одна из причин, по которой я и боялся его запускать. Он сложное устройство, генерал, – сказал старик. Очевидно, он тоже считал Эго «мужчиной». – Я хорошо защитил его от обычных ударов, однако искусственный мозг все-таки не то, что человеческий. Одно повреждение – и он выйдет из строя. К тому же он такой прыткий, что его было бы не так-то просто остановить, даже если бы он не нужен был нам в целости.
– Все равно за такое короткое время я мало что смогу предпринять, – ответил Конвей. – А если использовать ультразвук?
– Дайте-ка подумать. Ультразвук на таком близком расстоянии может нарушить настройки, – пропыхтел Брум, задыхаясь от быстрой ходьбы.
Конвей опустил руку, которой все это время прикрывал микрофон.
– Центр связи! Взвод с ультразвуковыми пушками в коридор, ведущий к вычислительному центру, срочно. Ничего не предпринимать до моего приказа. Если появится робот, не открывать огонь, пока…
Генерал резко замолчал, только тут заметив, что использовать передатчик уже нет нужды. Он стоял в дверях центра связи, и его собственный голос с треском доносился из динамика, висевшего в зеленоватом сумраке над креслом офицера связи в десяти футах впереди.
Конвей с размаху захлопнул за собой дверь, и его поглотили шум и полутьма. Большие стеклянные информационные панели и цветные круги компьютерных мониторов ярко светились, лица людей парили в темноте тускло светящимися пятнами, вспышки экранов выхватывали скулы и лбы, высвечивая их золотым и красным, зеленым и бледно-голубым. Генерал Конвей машинально окинул взглядом панели и экраны, которые сообщали о происходящем на всем тихоокеанском фронте. Он увидел на радарах тени флотилий, осведомился о ветре и вообще о погоде, прочитав символы на одном табло, о летных заданиях – на другом. Но эта информация ничего не значила для него теперь. Мозг отказывался от дополнительной нагрузки. Сейчас у генерала Конвея была только одна проблема.
– Где робот? – спросил он.
Ему пришлось кричать, чтобы его услышали, потому что к обычному многоголосию зала добавился невыносимый грохот разрушения, источник которого Конвей не сразу определил.
Офицер-связист кивнул в сторону голубого телеэкрана слева, одного из целого ряда таких же. Он показывал маленького и яркого робота. Робот был размером с куклу, он яростно метался по архиву игрушечного размера. Зато шум, им создаваемый, был вполне реальным. Казалось, робот что-то ищет, лихорадочно и бессистемно. Он не открывал ящики, а просто отрывал целые стенки шкафчиков, вываливая наружу содержимое мощными ритмичными и резкими движениями, разбрасывая бумаги в воздух. То и дело яркий конус его взгляда отклонялся мельком проследить за падением какого-то предмета, и дважды робот остановился, чтобы подхватить что-то, перевернуть и осмотреть. И все же было ясно: Эго так и не нашел искомого. И так же ясно было то, что роботом двигал чистый эгоизм: все бесполезное безжалостно уничтожалось. Он признавал только свое сиюминутное желание, все прочее было не важно.
«А может, он и прав, – подумал Конвей. – Может, если мы не можем дать ему то, что он хочет, то все это просто ненужный мусор».
За спиной он услышал, как Брум переговаривается с офицером связи, с трудом перекрикивая гвалт.
– Я не знаю, – кричал офицер. – Он перевернул библиотеку так быстро, что мы не смогли понять, что он прочитал, а что нет. Теперь вы видите, что он делает. Он такой проворный…
Брум перегнулся через плечо офицера и включил интерком в подсекторе семнадцать, где бушевал робот.
– Эго, – позвал он в микрофон, – ты меня слышишь?
Робот отодрал стенку последнего шкафчика и равномерным ворохом высыпал содержимое. Голос Брума, усиленный динамиками интеркома, вернулся в центр связи из зеленоватой компьютерной комнаты на мониторе. Робот на миг остановился, выпрямился и быстро повернулся вокруг своей оси, обводя стены комнаты конусом света.
– Хочу… – провыл его невыразительный голос и тут же замолк.
Робот ударил ладонью о ладонь, словно испытывал глубочайшее отчаяние, и направился прямо к стене в углу комнаты.
Стена прогнулась, треснула и открылась. Робот широкими шагами вышел прочь и скрылся из виду.
Конвею показалось, что все глаза в зале обратились к нему и бледные овалы лиц заблестели во мраке золотыми, красными и зеленоватыми капельками пота. Теперь все зависело от него. Люди ждали приказаний.
Ему хотелось разбушеваться, как это сделал робот, разгромить светящиеся экраны, а вместе с ними и мерцающие табло, заглушить чепуху, несущуюся из настенных динамиков. Ответственность, невыносимая для него, гудела в голове роем разъяренных пчел. Это уже чересчур… чересчур… Генерала Конвея вновь волной захлестнуло изнеможение, и одновременно – истерическая веселость, однако обе волны были такими призрачными и далекими, что как будто и не коснулись его вовсе. Он был совершенно другим человеком, находился на бесконечном удалении от штаба. И все проблемы вдруг тоже стали призрачными и далекими, они не имели никакого отношения к вакууму пространства и времени, в котором он существовал…
– Генерал! – послышался голос Брума. – Генерал?
Конвей закашлялся.
– Робот, – резко проговорил он. – Его нужно остановить. Это вы высчитывали его курс, сержант?
– Да, сэр. Экран номер двенадцать.
Двенадцатый был свисающей с потолка панелью, прозрачной в темноте. Сеть светящихся золотых линий на нем отображала коридоры, а секторы обозначались бледно-голубыми цифрами.
– Красные точки – это робот, сэр, – сказал сержант.
На глазах у них бестелесная рука добавляла жирные флуоресцентные точки к красной линии, которая начиналась в лаборатории Брума, пересекала библиотеку и архив и, выйдя сквозь прочную стену, потянулась через три следующих сектора, по пути преодолев несколько стен. Красная пунктирная линия все удлинялась…
Теперь цель этих точек стала очевидна. Примерно семью дюймами выше в центре карты находилась круглая комната с ярко-зелеными квадратами, сияющими на стенах. Они все
